мама-анархия, продолжение

Ежики в холодном лесу
Его снова долго нигде не было. Я сидела ночами в ординаторской, на диванчике, поджав под себя ноги, закрывала глаза и представляла себе карту Москвы. Мысленно отыскивала его - и понимала, что с ним все хорошо. Я никогда ему не звонила.
Обычно он сам объявлялся. Звонил с утра, предупреждал, что заедет. Заезжал. Иногда подруливал к Склифу и забирал меня после смены.
Как-то раз, посреди нудной, холодной зимней ночи меня разбудил звонок этого мерзавца. «Запрещенные барабанщики». Песенка «Миллион долларов США». Мелодия была забита только на его имя. Персона ВИП. После очередного звонка я снова внесла его в записную книжку.
Он никогда до этого не звонил мне посреди ночи. Должно быть, произошло что-то из ряда вон выходящее.
Я смотрела на телефон и боялась отвечать. Я думала, что вместо сонного «Алё» я не выдержу и скажу ему «Я тебя люблю». Вот так просто.
- Алё.
- Женечка.
- Внимательно тебя слушаю, - сказала я.
- Слушай, - заплетающимся языком сказал этот мерзавец. - Я мертвецки нетрезв. Ты можешь сделать что-нибудь, чтобы я не откинулся тут от интоксикации?
- Охренеть, - сказала я. - Чтобы задать этот вопрос, ты звонишь мне среди ночи?
- А кому? Ты у меня такая единственная.
- Ну допустим, - сказала я. - Что у тебя? Птичья болезнь? Перепил?
- Я всегда знал, что ты умная. Приезжай, бери такси и приезжай. Спаси меня. А то я сейчас сдохну.
- Хорошо, - сказала я.
Я иногда чистила дома своих панков, алкоголиков и наркоманов. Без гарантий, но пока все получалось. По крайней мере, они уходили от меня на своих ногах, кристально трезвые, ошалело глядя стеклянными глазами на реальный и живой мир.
Так что я поехала к этому мерзавцу. Поймав в морозной ночи частника, джихад-такси, но я неприхотлива, город притих, словно отмороженный, устав от гари, дыма, пробок. Хотелось кофе и спать, но я курила в окошко и была счастлива. Жизнь иногда делает подарки безумной щедрости. Я сорвалась бы к нему, даже если бы он позвонил мне с Южного полюса.
До этого мерзавца мы добрались минут за двадцать. Он сказал, что меня встретят у офиса. Офис находился в сияющем стеклом и бетоном здании в самом центре. На здании огромные неоновые буквы высвечивали название нефтяной компании «Эльба».
- Вы - Евгения Дмитриевна? - спросил меня охранник.
- Я - она, - сказала я.
Бесшумный скоростной лифт, сплошь дорогие кабинеты. Ну вот, кажется, оно.
Я сделала вдох.
Этот мерзавец сидел за столом, положив голову на руки.
- Какая встреча, - сказала я.
- На Эльбе, - сказал этот мерзавец.
- Как вы поживаете? - сказала я.
- Одной ногой уже там, - сказал он.
- Что вы пили сегодня? Лекарства по расписанию?
- Четвертые сутки, - сказал он, - пылают станицы. Уже догорают.
- Ты сможешь сам пересесть на диван?
- Нет.
Мы с охранником довели его до дивана. Я выгнала охранника, скормила этому мерзавцу пару таблеток и поставила капельницу. До утра он должен был прийти в себя. А пока что он забылся сном младенца.
Я сидела рядом, курила, ела конфеты и смотрела в плазменный телевизор.
По ночам почему-то всегда показывали самое классное кино.
По телеканалу «Культура» шел фильм «Свяжи меня» великого испанского режиссера Педро Альмодовара.
Душевнобольной с порнозвездой. Я смеялась в голос. Идеальная парочка. Сладкая до идиотизма. Примерно до такого же, как и припанкованный анестезиолог из Склифа вкупе с пьяным олигархом.
Он проснулся в восемь утра.
- Ну как? - спросила я.
- Очень пить и писать хочется.
- Пить у тебя, кроме виски, нечего. А пописаешь, если только встанешь.
- А утку? - обиженно спросил он.
- Проститутку, - ответила я. - До сортира сам дойдешь. Могу прогуляться вместе с тобой в качестве группы поддержки.
- А ты не испугаешься? - спросил он.
- Я врач. Чего я там не видела?
- Как же я забыл. Точно.
До туалета этот мерзавец мужественно дошел сам. Вернулся уже с довольной улыбкой. Но все равно пошатываясь.
- А знаешь что? - сказал он. - Я не выспался.
- Могу предложить тебе продолжение банкета в однокомнатной квартире на окраине города, - сказала я.
- Базар тебе нужен, - сказал он. Потом задумался и добавил, - А хотя ну его. Поехали лучше ко мне. А то как-то несправедливо, я у тебя столько раз дома был, а ты у меня - нет. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Кто сказал?
- Винни-Пух. Ты в своем уме? В такое время - и в гости? Не рано ли? А что семья скажет?
- Семья ничего не скажет, потому что семьи там нет. Зато есть все остальное. Пошли быстрей отсюда, пока работнички не набежали. Некомильфо, если подчиненные увидят меня в таком виде.
Мы покидали вещи в мою сумку.
- Ты пока побудь со мной, а? - сказал этот мерзавец. - Я пока что за себя не отвечаю.
- Базар тебе нужен, - сказала я.
Лифт ехал вниз бесконечно долго. Мы с этим мерзавцем смотрели друг на друга, блаженно улыбались и молчали. Не нужно было ничего говорить.
На первом этаже двери разъехались в стороны. Он медленно, осторожно, стараясь не пошатываться, шагал по застеленному коврами полу до выхода. У стойки охраны он остановился. Охранник вопросительно посмотрел на нас.
- Братишка, - сказал этот мерзавец охраннику. - Умеешь хранить государственные тайны, а? Вот и храни, лады? Вот тебе за это премия.
И нежно засунул ему сотку зелени в нагрудный карман формы.
Мы вышли на улицу. Солнце резануло по глазам. Морозный воздух моментально сковал носоглотку.
- Бля, - сказал этот мерзавец. - Я уже не помню, когда в последний раз я был таким трезвым.
- Нравится? - сказала я.
Он улыбнулся.
- Ну. Очень непривычно.
В черном «БМВ» было тепло и уютно. Мы мягко проехали по Кутузовскому и свернули в сторону Рублевки.
- Это вот там ты живешь?
- Иногда. Есть еще квартира в Москве, но там приятней.
- Ничего, не теряешься в этом музее уродов?
- Человек - не животное, ко всему привыкает. Опять же, положение обязывает.
Я тоскливо смотрела на проплывающие мимо магазины. Порше, Мазератти.
- Кто эти люди? Откуда у них столько денег?
- Мошенники и воры, как и я.
- Научи меня.
- Зачем? Будешь такой же, как я, несчастной.
- Хочешь сказать, что от больших денег нервы ни в пизду?
Он рассмеялся.
- Ни в пизду, ни в Красную армию. Но это так, вариант лайт. Бывало и хуже, просто ты не видела.
- Чего я не видела? Алкашей на операционном столе? Напугал ежа голым ежом, - сказала я.
- Голым тоже могу, - сказал он.
Дом прятался за высоким сплошным забором. Он открыл калитку и снова рассмеялся. Участок был завален снегом до высоты забора. До крыльца нужно было пройти каких-то двадцать метров. Пройти мешала девственно-белая, нетронутая снежная целина.
- Надо же, сколько за две недели снегу навалило, - растерянно сказал он. - Пойду возьму у соседей лопату.
- Возьми две, - сказала я. - Так получится в два раза быстрее.
Спать уже совершенно не хотелось. Нам было весело. Мы разгребали снег и попутно кидались друг в друга снежками. Шутили. Валили друг друга в сугробы. На улице было порядка пятнадцати мороза, но я этого не чувствовала. Щеки горели, а растаявший снег щекотными струйками стекал за шкирку.
- Женька! - Этот мерзавец вдруг замер. Остановился и посмотрел на меня. Мне показалось, что практически с восхищением. - Какая ж ты, сука, красивая.
- Спасибо, - сказала я. - Я знаю.
- Кроме шуток, - криво улыбаясь, сказал он. - Ты ангел, честное слово. Ты свет в моей жизни.
- Ты чего это трезвый и вдруг такой смелый? - сказала я.
- А чего мне тебя бояться? - сказал он.
- Меня не надо бояться, - сказала я. - Меня надо любить.
Он опять рассмеялся.
- Вот сейчас расчистим дорожку и будем тебя любить.
Дорожку мы расчистили только к обеду. Хотелось есть, пить и спать одновременно.
Дом явно был нежилой. Пустой и роскошный. Минимализм и сплошной хай-тек. С огромным камином. Подогревающимися полами, непонятно с какого зверя содранной шкурой и огромной ванной. Я осторожно обошла дом. Он показался мне совершенно лишенным души. Пустым. Скучным. Мертвым. Несмотря на то, что под завязку был забит дорогостоящей техникой.
- Будь как дома, - сказал этот мерзавец.
- Это не дом, это гостиница, - сказала я.
- Хотя бы ты это понимаешь, - сказал этот мерзавец. - Мы, Женька, с тобой одной крови.
- Нет, - сказала я. - Если бы мы были одной крови, то, чем мы занимаемся, называлось бы инцестом.
Он засунул в микроволновку какую-то разноперую пиццу и протянул мне стакан с виски. Тридцатилетний «Гленфидиш». Цветочный и сладкий. Тоже неплохо для начала.
- Кстати, - сказал он, - ты, кажется, опять спасла мне жизнь. Я твой должник. Сколько я тебе должен?
- Гусары денег не берут, - ответила я.
Он улыбнулся.
- Возьмешь натурой?
Я засмеялась. Еще раз осмотрелась.
- Так где семья?
Он замер. Черт, подумала я. Я, наверное, так зря. Он напрягся.
- Откуда знаешь про семью?
- Странный ты, - сказала я. - На лбу написано.
Он подошел к окну. С минуту смотрел на заснеженный дворик.
- Семья в Лондоне.
Примерно это я и предполагала.
- А почему там?
- Да как-то. Сначала вывез их, когда тяжелые времена были. Опасно им было тут оставаться. А потом как-то прижились.
- Дети?
- Дети. Мальчик и мальчик. Хорошие. Только вижу их раз в полгода.
- А жену?
- И жену.
- Понятно.
Сердце ухнуло вниз и противно заныло.
Я достала сигарету. Не его Treasurer, а свой крепкий и терпкий «Житан».
- Когда ты собираешься в город? У меня завтра смена.
Он молчал. Потом повернулся и сказал:
- Куда ты торопишься? У тебя же нет никаких дел. Оставайся.
- Ладно, - сказала я.
- Ну и чудесно, - сказал он. - А завтра утром я тебя отвезу.
Мы сидели на диване, если руками пиццу и смотрели какие-то дурацкие фильмы. Его коллекции ДВД хватило бы на просмотр до следующего года. После пиццы мы ели шоколадные конфеты и опять тянули виски. Рассказывали друг другу анекдоты. Этот мерзавец смущенно смеялся. Словно стеснялся своего смеха. Словно стеснялся самого себя в те моменты, когда был веселым. Когда показывал, что ему нравятся эти глупые шутки. Когда был настоящим.
Дом был отапливаемым, но после виски все равно стало холодно.
Я зажала ладони между коленей.
- А знаешь что? - сказал он. - А давай на пару залезем в джакузи?
- Джакузи - это кто?
- Это такой итальянец. Ну да. Залезем - а там Джакузи сидит.
- Секс втроем? - сказала я. - С итальянцем?
- Не надо грубости, - сказал он. - Зачем секс? У нас будет все возвышенным. У нас будет легкий петтинг.
Я улыбалась. Он помнил мои собственные шутки.
Мы лежали друг напротив друга. Упрятавшись по шею в бурлящей воде и пене. Расставив по бортикам ванной пепельницы и стаканы с виски.
- Я не знала, что ты в «Эльбе».
Он усмехнулся.
- Лет десять назад я этого тоже не знал.
- Что ты там делаешь?
- Продаю нефть и ворую деньги.
- Получается?
- Как видишь. Впрочем, раз на раз не приходится. Нервная работа.
- Ты из-за этого алкоголик?
- Нет. Я просто так алкоголик.
- Да? А я думала, люди начинают бухать только с большого горя.
Он затянулся.
- Не без этого. Я же тебе не говорил, что эти пидорасы убили брата моей первой жены?
Я не знала, что ответить. Что в таких случаях отвечают? Когда люди слишком пафосно начинают рассуждать о своих страданиях и смерти, мне становится смешно. Анестезиолог, одно слово. Издержки профессии.
- Зачем ты мне это говоришь, думаешь, я тебя пожалею?
В глазах этого мерзавца промелькнуло некое подобие удивления.
- Нет, не думаю.
- Так что?
Он выдохнул дым.
- А ничего. Рассказываю, потому что западла от тебя не чувствую. Ты настоящая.
- Понятно.
Я опять не знала, что ответить.
Растерянно водила глазами по стенам.
Размазывала пальцем пену по кафельной плитке.
- Ты ее любил?
- Кого?
- Первую жену.
Он задумался.
- Вот ты спросила.
- Нормальный вопрос.
- Не знаю. Женился по дурости, по залету. Она была дочка директора школы. Директор был партийцем. Баллотировался в депутаты. Прошел. Поставил своих людей на места, закрутил нефтяной бизнес. Сначала пару вышек, потом больше, больше. Потом на него покушались. По ошибке застрелили его сына. На место сына он поставил меня. Так что бизнес мы не отдали. Жили как на войне, каждый день как последний. Потом жена оставила мне сына и уехала в Америку. Теперь счастлива там замужем за каким-то пиндосом. Я по ней скучал. Когда нас бросают, мы звереем. Тоскуем. Но это потом. А прожили недолго. Родили сына. У меня только сыновья получаются. А я всегда хотел дочку.
- Странное желание для мужчины. Все мужчины хотят сыновей.
- А я вот дочку. А мне никто не хочет родить дочку. Вот ты бы родила мне дочку?
- Я?! - Я засмеялась. - Ну ты посмотри на себя. Куришь, пьешь до невметоза. Как от тебя от такого рожать-то?
Он комедийно плюхнул рукой об воду.
- Вот! Я же говорил, что я никому не нужен!
- Ага, - сказала я. - Повторяй себе это почаще.
Я, одинокая женщина за тридцать, никогда не была беременна. Никогда не делала абортов. И никогда не хотела детей. И не очень-то их люблю. Но я родила бы этому мерзавцу хоть десятерых. Не думая. Вряд ли он захотел бы от меня это услышать.
Я молчала дальше.
Он опять посерьезнел.
- Чем занималась твоя первая жена? - спросила я.
- Переводами. Синхронистка. Моталась по заграницам, видел ее раз в месяц.
- А ты?
- А я. Ну посмотри на меня, ты же сама все понимаешь. Я родился в спальном районе. И первую судимость получил, когда ты еще из первого класса двойки таскала.
- Пятерки, - обиженно сказала я.
Он засмеялся.
- Ты же говорила, что была двоечница?
- Надо же, - сказала я. - А ты прям все помнишь. Даром что алкоголик.
- Я все помню, - сказал он. - Даже то, чего не хочу помнить.
- Есть хороший способ забыться, - сказала я и подлила себе виски.
- Алкоголизм? - спросил он. - Это мы уже проходили.
- Еще круче, - сказала я. - Лоботомия.
Он опять засмеялся.
- Ну и шуточки у вас, товарищ анестезиолог.
Я пожала плечами.
- Профессия обязывает.
Он как-то невпопад продолжил.
- В общем, тогда, в девяносто шестом, еще не было такой компании «Эльба». Была компания «Манифест», строила нефтяные вышки, приватизировала нефтеперерабатывающие заводы. Нормальные мужики, все - приятели по институту. Заняли денег, купили оборудование, четко работали. Тесть их собрал. И была фирма «Эстакада», которая зарилась на госпакет «Манифеста». Первые наши бензоколонки принадлежали им, просто это нигде не афишировалось. Они каким-то образом пролезли в правительство. Взялись вести работы по городу, облагораживать. Попробовали заработать репутацию, выкупили несколько жилых зданий в исторических районах Москвы, обещали их отреставрировать, перестроить под музеи, а дальше началась всякая грязь. Им очень нужен был «Манифест». Собственно, почему и убили брата жены - пытались убрать верхушку. Его, видимо, перепутали с тестем. Тесть был главой, сын - коммерческим директором. Так, мелкая сошка. Просто имена и фамилии у них были одинаковые. Два Александра Никитина. Отец и сын. По ошибке завалили сына. Что им это дало? Ничего. Зря только у молодого парня жизнь отняли. Официально убийство до сих пор не раскрыто. Но это не важно.
- Почему?
- Есть у нас другие методы.
- Какие?
- Да такие. Убрали руководство «Эстакады».
- Перестреляли всех?
- Нет, мы так топорно не работаем. Это уже ювелирная работа. Шантаж, подставы, липовые дела. Половина их начальства свалила за границу. Остальные отдыхают на нарах.
- А потом?
- А потом мы сами выкупили контрольный пакет акций. Объединились с «Эстакадой». Новую компанию назвали «Эльба». В честь встречи на Эльбе.
- В каком году было слияние?
- В девяносто. - Он задумался. - В девяносто шестом.
- И те здания, которые успела купить «Эстакада», тоже отошли к вам?
- Да. Эти здания были проходной карточкой в правительство Москвы. Компания ремонтировала все эти памятники архитектуры на благотворительных началах. Ну вот и все. Конец истории. Потом тесть ушел на покой. Я занял его место. Везунчик, да? - насмешливо сказал он. - Не завидуй, Жень. В рот я ебал весь этот бизнес. Тяжело и муторно. Тебе повезло, если ты не успела запачкаться во всем этом в девяностых. Я так от этого устал. - Этот мерзавец посмотрел на меня. - Что тебя удивляет? Что «Эльба» приобрела их криминальным способом?
- Моя лучшая подруга говорит, что бизнес в России не обязательно должен делаться криминальными средствами.
- Я с ней согласен. - Он помолчал, потом продолжил. - Только я не знаю ни одного бизнесмена, который не был бы завязан на криминале.
- И сейчас?
- Сейчас по-другому. В девяностые делались быстрые деньги. Мерзость это все, Женька. Вспоминать противно.
- Не вспоминай.
- Не могу. Мне теперь с этим до конца дней жить.
- Ты не мог поступить по-другому?
Он криво, грустно улыбнулся.
- А ты бы смогла? Если тебе, отщепенцу, какому-то левому барыге, в руки вдруг пошли миллионы, ты бы смогла отказаться?
- Ты сам себя предал.
- А так бы я тестя предал. Представь, каково ему тогда было. Сына убили, дочь сбежала в Штаты, бизнес трещит по швам, верить нельзя ни партнерам, ни друзьям. Только я у него и оставался. Трудное было время. Время шальных денег. Порой приходилось делать то, что ты не хочешь делать. Но я не мог отказаться. Мне дали шанс. Такие шансы не упускают.
- Моя лучшая подруга говорит, что в России и сейчас деньги перед глазами плавают. Из воздуха можно делать, совершенно легально. Чисто.
- Познакомь меня с подругой. Очень она у тебя умная.
- Она тебе не понравится.
- Она уродина?
- Еще хуже, - сказала я. - Она лицо кавказской национальности. Зуб даю, что ты таких терпеть не можешь.
Этот мерзавец уставился в стену.
- Понятно.
- Вот-вот. Куда уж понятней.
Он вылез из ванной, бросил на пол толстое пушистое полотенце.
- Надоест компания джакузи, приходи. У нас еще виски не кончилось.
- Ага, - засмеялась я. - Скажи нет наркотикам.
Я съехала спиной в воду. С головой. Пустила пузыри. Потом вынырнула.
Он стоял, смотрел на меня и снова грустно, криво улыбался.
Потом вышел из ванной. Мягко прикрыв за собой дверь.
Я вылезла. Завернулась в пушистое полотенце. Вошла в гостиную.
Этот мерзавец сидел перед телевизором.
- Иди сюда, ежик. Ежик в холодном лесу.
От виски вдруг резко шибануло по мозгам.
- А? Что?
- Такая притча, - сказал этот мерзавец. - Про людей, которые не могут сблизиться. Как ежики в холодном лесу. Порознь холодно. Хочется прижаться друг к другу. Но колючки мешают.
- Чукча-философ, - сказала я. - И кто из нас после этого ежик?
- Мы все, - сказал он. - Мы все тут - ежики.
Я подошла. Села рядом. Он погладил меня по голове.
Я зажмурила глаза. Тепло вперемешку с восторгом торкнуло в лоб и мягко разлилось по груди, по кончикам пальцев. Ежики. Не такие уж мы с ним и разные.
Он смотрел в телевизор. Четкий, дерзкий профиль против света экрана.
Я смотрела на него и думала, что люблю его до одуренья. Жаль, что этого нельзя было произнести вслух. Он бы не понял. Он не мыслил подобными категориями. Я просто привалилась лбом к его плечу. Он обнял меня огромной ручищей.
- Знаешь, за что я тебя люблю, доктор?
- Не знаю, - сказала я. - И надо ли мне это знать? Пусть это останется тайной.
- Хуй. - Сказал он. - Я тебе уже говорил, что ты настоящая?
- Тысячу раз, - сказала я.
- Выслушаешь в тысячу первый?
- Внимательно, - сказала я.
- Так вот, - сказал этот мерзавец. - Ты настоящая.
Я сказала, что он снова пьяный. Что хватит пить. Иначе опять придется ставить капельницу.
Он согласился.
Мы легли спать.
Во сне он стонал и скрежетал зубами.
Я лежала, подперев руками подбородок, смотрела на этого мерзавца и цинично думала, что у него серьезные проблемы с нервной системой.
Утром он отвез меня в Склиф.
По дороге мы почти не разговаривали. Пара дежурных шуток.
Я не спрашивала, когда он позвонит.
Он не спрашивал, когда я буду свободна.
Я снова не знала, когда он вернется. Вернется ли.
Вечер в джакузи в загородном доме и ночь с капельницей и Альмодоваром - именно таким я хотела запомнить этого мерзавца.
Это было самое восхитительное, что вообще когда-либо было между нами.
Мама-анархия
Через неделю после той ночи с капельницей и Альмодоваром, чудом выжив после столкновения на МКАДе, к нам в отделение попал окровавленный, бородатый, без сознания, но все еще живой Кристмас.
Кристмас.
Я его узнала. Даже без сознания.
- Это свои, - сказала я хирургам. - Вы уж с ним поласковей.
- Это свои, - сказала я его жене. - И уберите уже свои деньги. Мы и так все сделаем.
Отослав Алену, я сидела в реанимации. И думала, интересно, когда он очухается, узнает ли он меня. Он узнал.
Разлепив глаза, он еле-еле смог сфокусироваться на мне - и тут же сказал:
- Ежик.
- Она самая. Надо же, что судьба делает со старыми анархистами.
- Да пиздец. Попить дай.
- Пока не время. Что, тошно?
- Ага.
- А вот не хер по трассе рассекать на превышенной скорости. Не ссы, вина все равно не твоя. А я никому не скажу.
- Ну дай попить-то?
- Уймись, не время.
- А ты не изменилась. Вечно у тебя ничего не допросишься.
- А чего ты у меня просил?
- Так ты все равно не дала!
- Смотри-ка, какие у нас шустрые больные! - расхохоталась я. - Отдыхай, дорогой товарищ. С таким чувством юмора и с такой памятью - жить будешь.
У Кристмаса была перебинтована голова, сломана ключица, таз и несколько ребер. Не говоря уже о том, что лицо стало одним сплошным синяком, а глаза заплыли так, что вместо них видны были только две узкие щелки. Но честное слово, лежа там, в реанимации, глядя на меня, пережив эту жуткую аварию и шестичасовую операцию, мучаясь от тошноты, боли, отходя от наркоза, он улыбался. Даю зуб, что он улыбался.
Обыкновенный панк
2006
Версия Ежика
- А потом так получилось, что между своими бесчисленными трио со звездами Вася вдруг решил поприкалываться и просто повыступать вместе с Ромкой дуэтом. Такое, знаешь, шоу «Телевизор без телевизора». В общем, пятница вечер, смена в самом разгаре, напиваться мне нельзя, веселиться - тоже, у меня полная лавочка пьяного народу, операции одна за одной, пятница вечер - вообще очень травматичное время, пьяный офисный люд с вечеринок разъезжается. Эти двое сидят и развлекают народ в клубе «Морисвиль». Был такой клуб. Бывший клуб «Край», это на Бауманской. В общем, в час ночи я доезжаю до них, естественно, в клубе никого уже нету, эти полторы калеки уже пьяные и сидят в подсобке. Завтра выходной, и мы решаем ехать к Васе. Вася говорит: «У меня в квартире две комнаты. Одна - и вторая». А жил он в Балашихе. Вышли мы на улицу, поймали машину - и поехали. По дороге ящиком пива затарились. Но я не пью, я за этими двумя смотрю. С нами еще девочка была, Васина подружка, Юля. Едем, и буквально за сто метров до Васиного дома дорогу нам перекрывает ментовской УАЗ. Здравствуйте типа, всем выйти на улицу, руки на машину, предъявить документы. Паспорт с московской пропиской только у меня. Вася достает газету со своим интервью - был у него такой хитрый способ отмазы - и говорит, что он звезда шоу-бизнеса. Его отпускают. До кучи и Юлю. И только Ромка, обдав их в ночи презрительным взглядом, заявляет, вы, мол, не имеете права. В ответ на это Ромку оперативно упихивают в УАЗ и увозят в неизвестность, в холодную зимнюю ночь. Вася начинает орать, что надо доехать до его дома, у него в подъезде живет знакомый мент, что с его помощью мы Ромку вытащим. Ну пьяный был, что ты хочешь. Я говорю водителю - едем за ними. И эти менты на УАЗе, прикинь, уебывают от нас через двойную сплошную на красные светофоры. В общем, доехали мы до отделения. Холод, блин. Ночь. Зима. Огромная железная дверь - и домофон. Звоним.
Рома наш, говорим мы, у вас?
У нас, говорят.
А когда же, говорим, его отпустят?
И тут они начинают что-то такое страшное нам говорить, что выпустят Ромку только завтра, и то не на свободу, а перевезут в Капотню, в спецприемник. Вась, говорю. Иди-ка ты домой. А то ты пьяный, сейчас еще и тебя сцапают. Я как-нибудь сама.
Полчаса! Полчаса я ломлюсь в эту железную дверь, ежеминутно посылаемая на хуй этими ментами. В итоге говорю - ну мужики, ну пустите меня. Договоримся. Наконец пускают. У меня в кармане триста убитых енотов денег. Не моих. И я тихо понимаю, что я отдам за Ромку все эти деньги. Созрела во мне такая внутренняя готовность. Заводят меня в комнату, в комнате сидит мент. Сует мне какую-то задрипанную книжку, вот, говорит, читайте, за что привлекли вашего друга. Сопротивление властям.
Я говорю, слушай, мужик. Сколько?
Он мне - чего сколько?
Денег, говорю, ты хочешь сколько?
Он говорит - девушка, вы мне на рабочем месте взятку предлагаете.
Да, говорю. Предлагаю. Так сколько?
Блин.
Он говорит, девушка, вы мне при исполнении взятку предлагаете.
Так и есть. Предлагаю, говорю. Предлагаю. Сколько?
Он говорит, девушка, у меня двое детей.
Отлично, говорю, вот и купите им что-нибудь.
Он вздыхает и говорит, девушка, у нас, у ментов, такая грязная работа.
У нас, говорю я ему, у врачей, не чище.
А у нас, говорит мент, убийства, грабежи, изнасилования.
А у нас, говорю, разбитые переломанные люди.
Но у нас, говорит мент, хуже. Вот позвонили, опять грабеж с нападением.
Ну и вот, говорю. Что вы тут сидите? Чем вы занимаетесь? Ваша работа - ловить преступников. Очистите город от преступности. У вас, понимаете, убийства, грабежи, изнасилования. Вот и занимайтесь своим делом. Хрен ли вам наш Ромка-то сдался?
На этом пафосном моменте я, кажется, на крик перешла.
Ромка от этих криков аж в обезьяннике проснулся.
В общем, говорю, товарищ мент. Сколько?
Не, говорит мент. Так не пойдет. Вот пишите протокол, все как было.
Ну я написала. Честно написала. Все как было. Типа ехали мы ехали, никого не трогали, тут откуда ни возьмись нарисовались менты и почему-то забрали нашего Рому.
Тут он звонит кому-то, и приводят Рому.
Грязного такого, оборванного.
Что это, говорит мент, у вас молодой человек выглядит как какой-то полубомж?
Я говорю - во-первых, это не мой молодой человек. У него есть жена и сын. А во-вторых, он не полубомж, а будущая звезда русского панк-рока. А если вы телевизор не смотрите, то это ваши проблемы.
У них в тот день просто съемки были.
Для какой-то очередной развлекательно-дебильной программы.
Я даже помню, как она называлась.
"Идиот-шоу".
Тема выпуска: «Как согреться в холодную погоду». А как? Пристать к хулиганам. И сюжет такой, что идет Рома, видит хулиганов, показывает им фак, и они валят его на землю и начинают мутузить. А режиссер орет, чтобы били натурально, потому что если не натурально, то в кадре это будет видно.
В общем, Ромка в очередной раз пострадал за искусство. Сидит в ментовке, весь в синяках, грязный, ну ты себе представляешь. на этом замечательном моменте меня просят удалиться из комнаты, мент решает с Ромкой какие-то вопросы, под конец темницы рухнули. Свобода.
Вася давно съебался домой, и потому никто нас не встречает радостно у входа.
Зима, блин. Три часа ночи. Холод, как после атомной войны.
И еще эта сраная Балашиха.
Ну что, говорю, герой. Сколько с тебя денег сняли?
Нисколько, говорит. Только заставили протокол написать.
И что ты написал?
А он так гордо отвечает. Я, говорит, написал, что защищал свои права.
Куда едем-то, говорю. К Васе или по домам?
К Васе, говорит Ромка. К нему ближе.
У тебя, говорю, рубли есть? А то у меня только убитые еноты.
Да, говорит Ромка. Достает бумажник. Открывает. Меняется в лице.
Блядь! Эти суки спиздили у меня пятихатку! Постой, говорит, здесь, сейчас я схожу заберу у них свои деньги и вернусь.
Ром, говорю. Ты охуел? Какие деньги? Ты второй раз хочешь в обезьянник? Я второй раз туда за тобой не пойду. Так что иди. Иди, милый друг. Я домой поеду.
В общем, с горем пополам добрались мы до Васи.
Посидели, попили пива.
Отметили в очередной раз счастливое спасение от ментов.
Вася всегда считал, что в эти неприятности с ментами мы попадаем из-за меня.
Что когда мы втроем встречаемся, звезды как-то не так становятся.
А Алена, наслушавшись этих историй, в ответ на это всегда говорила, что пить надо меньше.
Катька
Катька снова идет на кухню. В десятый раз ставит чайник.
Ночь долгая, мы еще не успели наговориться. Мы осторожно, аккуратно, шутя, то и дело затрагиваем тему отношений. Катька отворачивается, смотрит в пол. Я вижу, что ей все еще больно вспоминать. Мне тоже. Иначе бы мы с ней не были одинокими. Как и миллионы женщин в этой стране. Миллионы женщин с детьми.
- Ты не удивляйся, Кать, что ты мать-одиночка. Это не исключение, это правило. У нас в России женщин на десять миллионов больше, чем мужчин. На всех не хватает. Да и мало ли женатых живут на две семьи? Патриархат какой-то, не назовешь иначе. Причем жены, как правило, о наличии второй семьи знают и молча терпят. Так что не парься. Все нормально.
- Да, кстати. Я не виделась с отцом своего ребенка, но я виделась в итоге с его женой.
- Ух ты. Она ж тебе как родственница. По этому самому месту. И о чем вы с ней говорили?
- Ну так. Как-то случайно столкнулись. Она сказала, что я сама хотела ребенка. За что боролась, на то и напоролась. Еще она сказала, что любит его и мне не отдаст.
- А ты?
- А я сказала, что и не претендую. Даже если он уйдет из семьи, к моему берегу точно не пристанет, пусть не беспокоится. Пусть лучше на счет алиментов побеспокоится.
- А она?
- А она сказала, что они с мужем считают, что просто сдали в банк сперму. Поработали на пару спермодонором.
- А ты?
- А я сказала, что очень не хотела бы встречаться с ними в государственных инстанциях. Но если прижмет, пойду. Что ж делать.
- И ведь пойдешь?
- Ну пока что нет такой необходимости. А потом его жена сказала, что рада, что со мной поговорила. Сказала, что теперь, по крайней мере, при встрече мы будем здороваться.
- Приятная женщина.
- Угу. А я ей сказала, что по мне так поменьше бы было в моей жизни таких встреч.
Катька вздыхает.
- Видишь, Жень, что получается? Помогать растить ребенка должен, по идее, в первую очередь отец. А если отца нет, то государство. А помогают родственники и подружки. И где он, тот отец?
- Какое у тебя пособие как у матери-одиночки?
- Только не смейся. Тысяча триста рублей.
Я смеюсь.
- Ну с отцом, допустим, все понятно. А где оно, то государство?

Мой ответ Артуру №3 или коротко о главных или голимая псевдопоэзия.

У меня есть Васильева в Чебоксарах,
Гриша в Кирове, Анечка в Томске,
Есть Равелла - вы с каждым ударом,
Бьетесь во мне, стихоплётке несносной.
Есть Артур - белозубый как Джеймс Бонд,
Кареглазый и умный чертяга,
Есть Наташа - знакомы мы пятый год,
У меня к ней особая тяга.
Есть Захарова - фея пиара
И звонков полуночных рабочих,
Есть Смирнов - он из (даже!) пожара
Сможет топ раскрутить за одну ночь.
Городничева есть и Потупчик -
Две валькирии - не разлей вода,
К ним еще не подобран свой ключик,
Но когда-то получится, да?
Есть Андрей из Ростова и Игорь,
Что Петром вдруг назвался вконтакте,
Их обоих наверное тигор
Покусал в селигерской палатке.
Да, такое бывает - нечасто,
Но хватает, чтоб не расслабляться,
Комиссары, мы любим опасность,
Чтобы риску в лицо улыбаться.
Есть еще у меня Саша Гопа,
Ставропольский почти депутат,
О, еще сразу вспомнила я про Серегу -
У него есть реальный мандат.
Мы когда-то с ним - вот было время! -
Брали Вязьму и даже Азов -
"Наших выборов" умное племя
Постигало науку с азов.
Еще Саша из Брянска и Леша,
Тот, что фотки заныкал, вот черт! -
Из Челябинска мальчик хороший,
Жду, что фотки он все же вернет...
Закругляться пора с моим бла-бла-бла,
А то ночь уже, надо б лечь спать,
Но, к несчастью, про Васю я вспомнила -
К черту спать - надо снова писать!
Сон пропал, в голове просветлело -
Как бы коротко вспомнить ему,
Все, что он за три года мне сделал,
Хватит места ли мне на компу?
Промолчу. Не палить же контору?
Здесь и так двор насквозь проходной,
Из избы мы не вынесем сору,
Не тревожьтесь, мой шеф дорогой.

яняняня]

01.02.2010 в 01:30Пишет Sono~Alva:
День... хм... 6й?
Минифик для флэшмоба. Для Лин, тема 4 (я немного поэкспериментировала с развитием сюжета, хотя в минификах сюжета и не бывает... надеюсь, вышло удачно).
- Ну ты же понимаешь.
Джин глупо улыбается и нервным движением поправляет шапку. Он, кажется, абсолютно уверен в своей правоте.
Казуя зло сжимает кулаки. Так хочется врезать. Схватить, прижать к стене и наорать на этого безмятежно улыбающегося идиота.
- Тебе не кажется, что это полнейший бред?
- Но, Каме. - Джин удивленно смотрит на него из-под очков. Еще одна привычка, которая бесит Казую - то, что Джин не снимает темные очки, когда с ним разговаривает.
Просто Казуя хочет видеть его глаза. Чтобы понимать.
- Каме, я не смогу так. Я не могу, когда. когда меня ограничивают. Даже если это ты.
Он молчит еще несколько секунд, избегая смотреть на напряженного, как струна, Казую. Шарит по стойке у двери, пытаясь найти там ключ; и, словно передумав, разворачивается и уходит, нарочно оставив дверь распахнутой. Только неуверенно шепчет напоследок: «Позвоню.».
Казуя как можно громче хлопает дверью - плевать на жалобы соседей, плевать на весь остальной мир!
Он не может допустить, чтобы с ним так обращались!
***
Джин приходит под утро, приносит с собой запахи города, тесных ночных клубов, других людей, мужчин и женщин. Ложится рядом и прижимается к спине Каменаши, а тому хочется оттолкнуть этого человека, в одночасье ставшего чужим. Вместо этого Казуя поворачивается к нему лицом и шепчет в приоткрытые губы:
- Зачем тебе они?
- Каме. Нет причин, мне просто нужно.
Казуя обрывает его на полуслове, целуя грубо и жестко, а потом они занимаются таким же жестким сексом, и Казуя старается оставить на Джине как можно больше царапин и следов, чтобы все знали - Джин его, и ничей больше.
Джин терпит. Он позволяет Каменаши все.
Потом, через бесконечно долгое время, когда Казуя наконец-то забывается тревожным сном, Джин проводит рукой по изгибу его плеча - осторожно, едва касаясь, чтобы не разбудить, - и шепчет в темноту комнаты:
- Когда-нибудь я найду того, кто будет лучше тебя, Каме. И тогда я смогу тебя отпустить.
***
Однажды Каменаши не выдерживает. Обида, недоверие, боль - слишком крепкий коктейль для того, чтобы остаться благоразумным, и он идет в ночной клуб, и подцепляет там первую попавшуюся девчонку. Естественно, они едут к ней. Занимаются сексом.
Казуя уходит через два часа. Просто не может оставаться там больше. Отчего-то ему становится мучительно стыдно, и, хотя рассудок упорно твердит: «Ты платишь ему той же монетой!», Казуя садится в такси и едет домой. К Джину.
Джин уже спит. Или слишком хорошо притворяется. Казуя ложится рядом, отворачивается и думает о том, что это начало конца.
***
На следующее утро Джин не приходит. Через день - тоже.
Потом звонит Ямапи:
- Знаешь, Аканиши у меня.
- Вы?..
Сердце Казуи пропускает пару ударов.
- Идиот! Он только пьет и жалуется на жизнь. Забери его уже, а?
Казуя бросает трубку. Думает пару секунд и вызывает такси.
***
Он стоит перед дверью и мучительно желает-не желает войти. Собирается с духом и нажимает кнопку звонка...
.все происходит очень быстро. Он оказывается прижатым к стене рядом с входной дверью, его отчаянно-крепко обнимают и целуют.
И Казуя не против. Совершенно не против.
Он хочет спросить, куда же делся Ямапи, но Джин начинает говорить первым.
- Черт, Каме, когда. ты сумел так меня к себе привязать? Я искал. искал долго, но нет никого, кто смог бы заменить мне тебя! И. тебе придется терпеть меня еще очень долго!
Казуя утыкается ему в плечо и тихо смеется.
- Свободные отношения?..
- Только попробуй! Ты мой, только мой!
Они целуются снова, и Казуя думает, что может дать ему еще один шанс.
URL записи
Аньо!!! Мне нравится, да) Поэтому решила перепостить)
шпасибо, Блеймлесс-сан!

К Валентине

К Валентине
Разве можно за что-то кого-то любить?
И ночами не спать, и про сон позабыть,
И искать каждый день встреч, улыбок и взглядов,
Лишь за что-то. Без счастья умиленных знаков.
И желаньем гореть слышать нежный твой вздох,
Собирать по крупицам внимания крох,
И любить бесконечно, бескрайно, безбрежно,
Разве эта возможна за что-то лишь вечность?
А ведь нет... Я люблю. И люблю я за что-то.
И любить тебя - очень простая работа.
Мне для этого очень немногого надо.
Только знать, что ты есть, что ты лучшему рада.
Я люблю твои брови, глаза, руки, губы,
Я люблю их за то лишь, что ты существуешь.

К Анне (продолжение)
...А существую, потому что тобою любима,
Моя слабость к тебе вполне объяснима.
Мое сердце ослепло, ослеплено лишь тобою,
Ты - свет для слепого. Накрывает волною
Рассеянный смех, и глубокий твой взгляд
Тянет ко дну, глаза жизнью горят.
Увидев улыбку, я мигом пьянею,
Услышав твой голос, тотчас столбенею.
Ты мое сердце не крала, я его подарила.
Повторю, что когда-то уже говорила:
"Для меня уж исчезла граница полов".
Любовь передать не хватит всех слов.
Каждый день, каждый час меня ты волнуешь,
Люблю лишь за то, что ты существуешь.

Я отпускаю тебя...

Мне сложно осознать, что ты не будешь моим.Мне тяжело понять, что ты больше никогда не станешь моим и не скажешь мне тихонечко. я тебя люблю.Всю свою страсть и нежность ты подаришь другой.А я . я остаюсь одна. Нет , не потому, что опоздала или кто-то меня оставил, нет, совсем не потому. Я остаюсь одна потому, что ты больше не мой.Страх. Он окутал меня, сковал огромными цепями и я не в силах, что-либо предпринять. А что я могу? Ведь я тебя потеряла. Как больно осознавать это. Осознавать, что ты, такой родной и близкий, теперь стал таким далеким и чужим.Помню, как ты написал ты мне нужна,неужели это были только слова... Возможно, это было просто так, а может быть и нет. Не знаю.и я .я останусь самым далеким созвездием в твоей галактике, холодной и почти погасшей звездочкой.. совсем одинокой. Больно, когда теряешь и не можешь вернуть хоть что-то назад. Больно, когда понимаешь, что уже потерял. Сердце сжимается и хочется бежать. убегать далеко, спрятаться туда, где никто и никогда не сможет отыскать тебя, никто и ничто не напомнит о тебе. Ведь я совсем не влюбчива. я привыкла к мысли, что ты будешь мой. Возможно, я просто привыкла считать тебя своим, привыкла и теперь не могу избавиться от это чувства. А может быть и все наоборот - ты и есть тот, с кем мне суждено остаться.Может быть ты и есть моя половинка. Может быть. Я не вправе решать за кого-то. ты говорил я не хочу тебя терять...но ведь не ты меня теряешь...ты теряешь сам себя...Твоя вина в том, что ты не пытаешься меня удержать, а может быть даже и не хочешь этого. А может быть я просто даже не заметила твоих попыток? Не знаю. Время лечит. Мы учимся на своих же ошибках, делаем выводы или просто не обращаем на все это внимания. Кто-то теряет, а кто-то находит - все взаимосвязано. Я сделала шаг назад - недопустимый шаг. Я сделала шаг назад...Я успокаиваю себя на том, что завтра наступит новый день и завтра будет лучше, чем вчера. . Может быть так надо? Может быть ты только моя воодушевленная фантазия, а я нахожусь от тебя по другую сторону сумрачной реальности? Может это  сон? Помоги мне проснуться!!! Разбуди меня если я нужна или никогда мне больше не снись. Я отпускаю тебя. мысленно раз и навсегда прощаюсь с тобой. Я желаю тебе жить и любить, любить и быть любимым, и никогда не бежать вдогонку за утерянным счастьем, пусть оно само за тобой бежит.Я отпускаю тебя.
Однажды ты поймешь, что потерял меня,
Однажды ты проснешься одиноким,
Во сне увидев то, как плачу я,
Ты вдруг поймеш, каким ты был жестоким.